Иоанна Хмелевская - Убойная марка [Роковые марки]

Насчёт наследника Гражинка не дала конкретного ответа, лишь уклончиво протянула:

— Вот и не знаю. Ничего определённого Вероника не говорила. Жаловалась на одиночество, упрекала родственников, которым и дела нет до её тяжкой доли. Родственники, по её словам, все одинаковы. Им лишь бы свой кусок наследства урвать, вон, после смерти Хени, слетелись как вороньё. Думаю, в данном случае она как раз имела в виду племянника. Кроме того, очень жаловалась на завещание брата. И хотя он оставлял ей весь дом в полную собственность и все права, она даже могла… нет, постой, вот как раз продать дом она не имела права, только сдать в аренду, но тут как-то не находилось желающих снять её домишко. Да, теперь вспомнила, она не имела права продать ни дом, ни садик, даже их часть. Так я поняла из её причитаний.

— А фамилия племянника не упоминалась? — изо всех сил стараясь не упустить ни одной детали из рассказа Гражинки, спросила я.

— Ни разу. Даже имя. И говорила она о нем во множественном числе, называя в общем, — «родичи».

— Не страшно. Фамилия наследника должна фигурировать в завещании пана Хенрика, уж как-нибудь я её узнаю. А вот что-нибудь о людях, приходивших к брату, она говорила? О его знакомых, может, даже друзьях? О том человеке, например, которого ты сама ненароком застала у пана Хенрика?

Отпив немного пива, Гражинка глубоко и надолго задумалась. Я терпеливо ждала, когда она сама прервёт свои размышления, каким-то чудом мне удавалось проявлять спокойствие.

— Ничего не могу сказать, — наконец продолжила Гражинка. — Вероника вообще была особой молчаливой, говорила мало. Полная противоположность нашей бабуле! Я сюда приехала, когда все уже произошло, в их дом меня не впустили, даже не знаю, делался ли там обыск. Ведь могла же полиция обнаружить какие-нибудь бумаги Хени, его записи, заметки в записной книжке, на календаре, переписку, наконец. И по этим записям установить личности его знакомых, выявить людей, с которыми он общался.

Что ты ко мне пристала?

Вот насчёт того, что полиция обнаружила во время обыска в доме Фялковских, я как раз ничего не знала. Не удалось мне, увы, снискать симпатии следственных органов, не поделились они со мной своими сведениями. А ведь дело не только в том, чтобы снять подозрения с Гражинки. Меня лично интересовали и кляссеры с марками, и наследник.

— Ладно, сама дура, теперь ничего не поделаешь, — упрекнула я себя. Гражинка, не понимая, удивлённо посмотрела, но я не сочла нужным посвящать её в свои проблемы, — а о том человеке, которого ты углядела в окно, обязательно скажи полиции — она наверняка что-то обнаружила. Да, кстати, что за человек сидел тут с тобой за столиком, когда я пришла? Кто-то из местных?

Видимо, вопрос был до такой степени неожиданным, что Гражинка уже не просто смутилась, а вся сделалась прямо-таки пунцовой от волнения.

— Холера! А я не хотела тебе говорить, — немного придя в себя, нервно проговорила она. — Я думала, ты не заметила, ведь как раз налетела посередине зала на какого-то типа и вы были заняты друг другом.

Я сурово заметила:

— Последнее дело — смешивать личное с официальным расследованием. Из этого ничего хорошего не получится, только лишние осложнения. Я обещаю молчать как могила. Кто он?

— Один человек, — жалобно простонала Гражинка. — Я все время насчёт него сомневаюсь, а он был в Дрездене. И сюда за мной приехал…

Тут мне вспомнился вопрос, который я собиралась задать девушке с самого начала, и подумала: теперь его уже задавать нет необходимости.

— Понятно. Это с ним ты встречалась после того, как ушла от Вероники, до возвращения Мадзи, тогда, в день убийства?

— И вовсе нет! — вскинулась Гражинка. — Постой, откуда ты знаешь? Как раз не встретилась, хотя мы и договорились. Откуда тебе это известно?

— Из показаний свидетелей. Я по часам проверила. Малюсенький участок дороги ты преодолела за двадцать три минуты, а тебе хватило бы на это и четырех. Я стала гадать, где ты была, что делала, и теперь знаю наверняка.

А почему же вы не встретились, раз договорились?

— Потому что он не пришёл. В полвосьмого мы должны были встретиться в маленькой кафешке, крайний дом на улице. Я опоздала, от Вероники вышла в тридцать пять минут восьмого, сама понимаешь, я все время смотрела на часы, три минуты дорога, ну пусть я опоздала на восемь минут. А его уже не было. Я подумала: может, он тоже опаздывает, и стала ждать, злилась. Потом решила: нет, он приезжал, подождал меня пять минут и уехал, чтобы наказать за опоздание. И потому тут же сорвалась с места и сама уехала. Встретились мы с ним лишь в Дрездене.

— Он тоже был на свадьбе?

Гражинка смутилась ещё больше, что меня весьма удивило. В конце концов, она самостоятельная взрослая женщина, имеет право встречаться с кем пожелает и где пожелает. И тут же сообразила — видно, с парнем что-то не так и это её мучает. Может, он женат?

— Ни на какой свадьбе он не был, — все ещё смущённо опустив глаза, ответила Гражинка. — Туда поехал вслед за мной. Мы с ним… немного поссорились, и он хотел объясниться. Объяснились, и он уехал первым.

— И приехал сюда. Постой, а сам он где живёт?

— В Варшаве.

— И опять сюда приехал?

— Опять… О боже, как я не хотела показывать его тебе! Знала, что привяжешься.

Теперь я уже всерьёз встревожилась. Я знала, что бедной Гражинке как-то не везло с мужчинами, ей попадались все какие-то негодяи, и она только и знала, что переживала личные трагедии. А этот, из ресторана, произвёл на меня в общем неплохое впечатление.

— А ну, выкладывай, в чем дело, — категорическим тоном потребовала я. — Можешь в двух словах. Внешность не отталкивающая, по возрасту подходит, мне он показался трезвым. Так в чем дело? Женат?

Видно было, как бедная Гражинка прилагала сверхчеловеческие усилия, стараясь сохранить спокойный, даже равнодушный вид.

— Нет, не женатый… Он, может, немного… Нет. В двух словах не получится.

— Ты в нем заинтересована?

— Заинтересована.

— Он в тебе, судя по всему, тоже. Так в чем же дело?

— Ох, во всем. Он не такой… Понимаешь, он…

Тут только до меня дошло. Господи, что я делаю?! Аж мурашки побежали по коже. Ну в точности как в том письме: агрессивная, настырная, бестактная, вцепилась в беднягу мёртвой хваткой. А по какому праву? И как только бедная девушка выдерживает меня. Вторгаюсь в её частную жизнь бесцеремонно, а ей, по всему видно, совсем не хочется откровенничать. Это её проблемы, которыми она вовсе не обязана делиться со мной. И я пошла на попятный.

— Ладно, ладно, успокойся, не хочешь говорить — не надо. Больше не стану к тебе приставать. Надеюсь, он ничего общего с преступлением не имеет, и вообще это ваше личное дело. Скажи только, как его зовут, на всякий случай, если зайдёт речь, чтобы я знала о ком.

— Патрик. А почему о нем зайдёт речь?

— Да мало ли, просто случайно, в разговоре. Он уже уехал в Варшаву?

— Не знаю.

— Ну и черт с ним, пусть торчит на местном рынке… не знаю, есть ли в Болеславце рынок… да пусть хоть в Аргентину отправляется, мне все равно…

— А мне нет.

Ну что тут будешь делать? И, уже не пытаясь сдерживать своего отчаяния, я заорала:

— А мне все равно! Сказала, не буду больше о нем расспрашивать, и не буду. У нас тут дела поважнее, чем твои любовные перипетии. Я собиралась рассказать тебе о Весе и о металлоломе, а не потрошить твоего Патрика.

Столь резкий поворот темы заметно успокоил девушку и даже обрадовал настолько, что она внимательно выслушала историю про мамашу и того парня, который занимался сбором металлолома.

— А глинам ты о нем сказала? — живо заинтересовалась она.

— Нет, начисто вылетело из головы. А вот сейчас не уверена, стоит ли им говорить.

Не стала я девушке объяснять причины такого решения. Не буду же говорить, что усиленно работаю над собой, пытаясь исправить недостатки своего характера, а все из-за её же письма. Если расскажу полиции — у бабы с мешками могут быть проблемы. Вон она какая была растерянная, пришибленная даже. Может, у её сына какие-нибудь неприятности из-за его рода деятельности, а я как раз и напущу на него полицию.

Надо и о людях думать, втолковывала я себе, а не только о своём частном расследовании. Правда, мне не приходилось слышать, что нельзя собирать старые железяки, но ведь у нас до холеры всевозможных идиотских запретов, осложняющих людям жизнь, а для Веси и его матери это, может быть, единственный способ заработать на кусок хлеба в наши трудные времена. Да, по части запретов мы впереди планеты всей. Ведь я же видела мамашу этого трудяги Веси — она просто невинный младенец. Не могут они быть замешаны в грязном деле. Могу ли я вовлечь честных людей в какие-то передряги? Да ни в жизнь!

Теперь уже я проявила растерянность.

— Сама не знаю, что делать. В конце концов, со времени преступления прошло почти полторы недели. Если бы она волокла тяжеленные железяки наутро после убийства, тогда моё сообщение имело бы смысл, а так….